Теперь совсем не важно, как часто дрожит рука,  набирая: «Я за тебя волнуюсь», 
И какая боль от этого, даже Леона Льюис 
Не сможет своим сладким голосом спеть о том, 
Как приходится снова откладывать всё на потом, 
И в который раз ждать и терпеть. 

И без разницы, как плохо ты умываешь глаза, 
Когда утром следы от чёрного карандаша 
Образуют больные круги, 
Как душит и разрывает чёртово: «Не молчи», 
Но, это только в лучшем случае приходит ответ: «Расскажи, какой к недышащим стучится смерть?». 

И никому давно уже неинтересно какие нити 
Ты готова рвать, какие веревки из себя вить, 
Лишь бы он и впредь счастливо ухмылялся — ему перестало быть страшно, 
И как бы кто не старался — ему даже не важно, 
Какую в ладонях ты держишь плеть. 

Просто хочется забрать его боль, чтобы он больше её не ощущал, 
Перебирать пальцами по вьющимся волосам, 
Смотреть на своё отражение в черной странице какого-то глянца, 
И перестать каждый вечер прощаться, а взять и остаться,
Почувствовать себя живой хоть на треть. 

На чистоту, родной. Я не знаю, какому молиться богу 
За твоё спокойствие и тепло, за то, чтобы всё было хорошо; 
Пускай нежность спит у тебя в груди, 
И всё самое лучшее ждёт впереди, 
А я выкраду твоё горе, как не крути, 
Даже если тебе самому по-прежнему всё равно.